Культ духа

В средние века человек продолжал культивировать и свой дух, и свое общежитие и материальную среду. Но при этом по отношению к природе он впал в крайность противоположную античной. Вместо античного преклонения перед природою и искания именно у нее образцов для своего культурного делания он испугался природы, устыдился ее, отверг ее как нечто греховное, сатанинское, стал спасаться от нее. Это повело за собою превознесение отсутствия культуры, некультурности. Аскетизм был поставлен выше культуры, и идеалом стало противоестественное. Настоящею работою над природою было признано ее подавление, не переработка, а уничтожение ее. Ora et labora — молись и страдай, терпи . Бегство от природы, спасение от нее — такова та доктрина, которая должна была осмысливать всякое сознательное человеческое делание в течение средних веков. Практически культура не умирала. Но идеологически она не имела твердой опоры.

Переходная эпоха от средневековья к новому времени характеризуется освобождением интеллигенции от всяких кумиров. Руководящий человек познал свою свободу и выпрямился во весь свой рост. Он провозгласил свою независимость по отношению и к природе и к Богу. Он заменил, как того требовал Бэкон, царство Божие царством человека. Он почувствовал себя демиургом, творцом. И он пожелал творить. Но когда возник вопрос, что творить и во имя чего, у него не оказалось ответа. Началось шатание умов, оставшихся без догмата.

Догмат, наконец, был найден, однако такой, который принципиально не только не осмысливал культуры, но делал ее даже невозможною, хотя, к счастью, он фактически ее не упразднял: он только ее ложно направлял. Это был догмат натурализма, ретроградный догмат возврата к природе, неожиданное торжество идей Руссо. Появилось учение о том, что человек движется не целью, а причиною, ибо цели бесплодны, как девы, посвященные Богу, а производительны одни лишь причины. Учение о том, что свобода человека ограничена, «детерминирована», но не сознательным планом или идеею долга, а стихийною, природною необходимостью, не мотивами, а моторами. Среди, как стали выражаться, «факторов» жизни человека не нашлось места для его духа. Идеология была объявлена темною метафизикою, телеология — недопустимою вещью. Сознательное делание без остатка было растворено в стихийных процессах. Принципы были превращены в результаты. И человеческая культура была низведена на степень культуры бобров, пчел и муравьев. Какова теория, такова и практика: для многих вдумчивых наблюдателей именно муравейник стал символом новейшей культуры.