Эстетическая традиция иудаизма

Эстетическая традиция иудаизма сохранена им и в рассеянии. Его единственными пластическими символами стали каменные скрижали с начертанными на них заповедями, а также Соломонова звезда. Этого, может быть, достаточно для рассудочной веры, стремящейся к минимуму трансцендентности и чересчур увлекающейся третьею заповедью. Но этого недостаточно для эмоциональной веры, для религиозного чувства. Оно или вытравляется или уходит в слово, и притом не поэтическое, а рассудочное слово. Оно уходит в мысль, в идею. Оно подвергается грамматическому или логическому толкованию и в соответственной степени теряет аромат непосредственности. Вместо пророческого глагола, жгущего сердца людей, вместо хвалебного гимна Божеству под бряцание кимвалов, вместо мистического Логоса получается слово холодного анализа, превращающего Бога в понятие, дающего Ему определение, т. е. ограничение, т. е., в конце концов, большее или меньшее отрицание: omnis determinatio est negatio. Отсутствие эстетического восприятия Божества привело к отсутствию восприятия Божества вообще. Парафразируя евангелиста Иоанна, можно сказать, что для иудаизма в конце было слово. И слово действительно означало конец. Слово убило Бога.

Если иудаизм изображал Бога словом, то античное язычество для этого обыкновенно прибегало к резцу. Античный бог это скульптурный бог. Своеобразие состояло в том, что, хотя божества означали силы природы, но изображались они в человеческом образе. Если не считать «волооких» или «совооких» богинь, которые когда-то, может быть, представлялись просто в виде коров и сов, то античная религиозная скульптура уже не изображала богов в виде животных или полулюдей, полуживотных. Это означало не только прогресс человечности — primus Graius homo, — но также и прогресс художественности.