Античный мир

Не найдя человека, античный мир успокоился на том, что он назвал человечностью, humanitas. Это была своеобразная человечность. Humanitas означала светскость цивилизованных горожан в отличие от неотесанности деревенщины. Посему она отожествлялась с urbanitas. И ей противопоставлялась rusticitas. В т. н. золотой век римской литераторы такая humanitas означала культуру более или менее изысканного литературного языка, умение вертеть стилем, в конце письма поставить vale и т. п.

Такой человек, такая человечность вторично культивировались в эпоху т. н. гуманизма. Вторично, а, как утверждал Буркгардт, впервые открыли человека. Это значило, что была возрождена античная, языческая humanitas. Она по-прежнему состояла исключительно в культуре литературности и притом по образу и подобию античных древностей. С гуманностью в смысле филантропии гуманизм, следуя своему первообразу, не имел ничего общего. Бывали случаи сочетания изящнейшего гуманизма с необычайною жестокостью и полным аморализмом. Гуманизм означал лишь известный род образованности. Тогда именно и появилось особое гуманитарное образование, сущность которого состояла не в том, чтобы действительно всесторонне изучить человека и совершенствовать его, а в том, чтобы знать мертвые языки древних греков и римлян, знать их литературные произведения и по возможности подражать им, чтобы тоже стать «классиками». Такое понимание гуманитарного образования сохранилось и доныне. Еще и сейчас французы говорят: faire ses humanites.

Новое понимание человечности появилось в эпоху Лессинга, Гер — дера, Канта и Шиллера. Та Humanitat, которою они исповедывали и проповедывали как в прозе, так и в стихах, означала широко понятую филантропию. Она учила видеть, уважать и даже любить человека в каждом представителе рода человеческого. При этом имелся в виду не эмпирический человек со всеми его несовершенствами, а человек идеальный, умопостигаемый, ноуменальный, человек, которого быть может еще нет, но который всегда может быть и обязательно должен быть. И только тогда формула Менандра наполнилась бы настоящим реальным содержанием. Такой человек не дан, а задан. Создание такого человека это прежде всего педагогическая задача. Это задача воспитания рода человеческого, в которой мы соработаем Богу. Пока она не осуществлена полностью, мы должны в каждом, самом жалком и даже недостойном или падшем человеке все-таки ценить человека. Но это отнюдь не значит, что мы должны демагогически угождать ему, льстить ему, превозносить даже его недостатки и внушать ему, что он уже готов, как совершенный человек.